«Война и мир» — чрезвычайно сложное, многогранное произведение: исторический, философский, семейный, психологический роман-эпопея нового времени. Своеобразие этого романа-эпопеи состоит в том, что Толстой не только описывает историю России первой четверти XIX века, рассказывая о Наполеоновских войнах и Отечественной войне 1812 года, но и пытается передать духовное, интеллектуальное содержание данной эпохи. Писатель предлагает своё философское осмысление как глобальных — мировых и национальных — исторических событий, так и жизни отдельного человека. Для Толстого события из истории нации и «мелочи» частной жизни уравниваются, так как в них одинаково проявляются общие и вечные законы бытия.

Философские рассуждения Толстого о закономерностях истории разбросаны по всему роману, но в эпилоге они ещё раз суммируются. Автор рассматривает важнейшие вопросы о движущих силах истории и о роли так называемых «великих людей» в историческом процессе.

В «Войне и мире» есть рассуждения о целях исторических событий и о роли человеческой воли в них: «Почему происходит война или революция, мы не знаем; мы знаем только, что для совершения того или иного действия люди складываются в известное соединение и участвуют все, и мы говорим, что такова природа людей, что это закон» (эпилог, 2, VII). Далее Толстой продолжает: «В действительной жизни каждое историческое событие, каждое действие человека понимается весьма ясно, без ощущения малейшего противоречия, несмотря на то что каждое событие представляется частью свободным, частью необходимым» (эпилог, 2, IX).

Историческое событие, по мнению писателя, складывается из противоречивых и разнообразных устремлений миллионов людей, живущих в эпоху данного исторического события. Следовательно, история зависит не от воли одного или нескольких людей, а от воли всего человечества, то есть является объективным (несознательным, «роевым») процессом. Исторический процесс Толстой сравниваете часовым механизмом: «Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колёс и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений... — всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга людей — был только проигрыш Аустерлицкого сражения.., то есть медленное передвижение всемирно-исторической стрелки на циферблате истории человечества» (1,3, XI). В романе, кроме теоретических рассуждений, даны художественные иллюстрации исторических законов, которые, по мнению Толстого, управляют жизнью людей. Например, массовый отьезд москвичей перед сдачей города: «Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и отданной на жертву огню (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уезжали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшею славою русского народа» (3, 3, V). Иными словами, разумное и правильное действие отдельного человека, по Толстому, является воплощением воли целого (истории), каждый поступок личности определён волей человечества.

Человеческое общество, по Толстому, можно изобразить в виде конуса (эпилог, 2, VI), у основания которого находится народ, а на вершине — правитель. Парадокс истории представляется автору так: чем выше человек стоит на общественной лестнице, тем меньше он может влиять на исторические события: «Царь — раб истории». Доказательством этой идеи является, например, избрание Кутузова на пост главнокомандующего в Отечественной войне. Кутузов лично был неприятен Александру Первому, но, когда над Россией нависла серьёзная опасность, Кутузов был призван не приказом власти, а волей народа. Царь, вопреки своему личному желанию, был вынужден исполнить волю народа. Иначе говоря, народ, по мысли Толстого, вершитель истории. Именно поэтому в романе много героев из народа — крестьян, солдат, дворовых. Так проявляются демократические убеждения автора.

Народ — не только главная движущая сила истории, но и главный судья так называемых «великих людей». Человек, заслуживший уважение народа, и будет, по мнению Толстого, великим. Такой человек вершит в истории не собственную волю, но воспринимает и исполняет волю своего народа. Исходя из этого положения, писатель считает великим Кутузова (он понял смысл и освободительный характер Отечественной войны) и отказывает в величии Наполеону (этот властолюбец заботился исключительно о личной славе, которую основал на войнах, на крови европейских народов). Таким образом, философские взгляды Толстого не только демократичны, но и гуманистичны. Писатель осуждает войну, что совпадаете народной оценкой этого события.

В «Войне и мире» излагается также философское осмысление отдельной человеческой жизни, то есть Толстой ставит «вечные» нравственные проблемы и даёт на них ответы, предлагая свои критерии правильной жизни. Автор описывает личные искания и интересы героев, переплетает их с исканиями, интересами, столкновениями народов. Если герой правильно понимает своё место в истории (Кутузов, князь Андрей, Пьер), то его личное духовное развитие идёт в одном направлении с человеческой историей. Если герой хочет своей волей замедлить или подтолкнуть исторический процесс, то он выглядит наивно и смешно. Именно так характеризует автор поведение графа Растопчина накануне сдачи Москвы, перечисляя противоречивые приказы и действия этого государственного мужа: «...этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что-то сделать сам, удивить кого-то, что-то совершить патриотически-геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своею маленькой рукой то поощрить, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока» (3, 3, V).

Внутренняя свобода, по мнению писателя, — это хотя бы частичный отказ от эгоистического стремления к личному благу, потому что оно заслоняет от человека общее и несомненное благо жизни как таковой. Толстой предельно просто формулирует своё понимание нравственности: нет величия там, где нет простоты, добра и правды. Эти нравственные критерии автор применяет ко всем героям романа, начиная с императоров и полководцев и заканчивая простыми русскими мужиками. В результате герои делятся на любимых и нелюбимых в зависимости оттого, насколько их поведение в жизни соответствует принципам простоты, добра и правды.

И во времена Толстого, и до сих пор существует мнение, будто государственный деятель может вести себя не так, как частный человек. Что для частного человека считается мошенничеством, то для государственного мужа — государственной мудростью; что в общественном деятеле будет недопустимой слабостью, то в частном человеке почитается человечностью или мягкостью души. Подобная мораль, таким образом, допускает для одного и того же человека две справедливости, два благоразумия. Толстой отказывается от двойной морали и доказывает, что исторический деятель и простой человек должны мериться одной меркой, что простая справедливость составляет всегда самую мудрую и самую выгодную политику. Для автора жизнь и чувства частного человека на фоне исторических потрясений приобретают такое же важное значение, как и жизнь и поступки исторических личностей.

Толстой даёт собственную оценку всем известным деятелям описываемой исторической эпохи. Это касается прежде всего Наполеона, который и в русской, и особенно в европейской историографии представляется как величайший полководец и государственный деятель. Но для Толстого Наполеон — агрессор, напавший на Россию, отдававший приказы сжигать города и сёла, истреблять русских людей, грабить и уничтожать культурные ценности. Александр Первый, реформатор Сперанский, граф Растопчин, немецкие военные стратеги — все эти исторические фигуранты описываются автором как пустые и тщеславные люди, которые только воображают, что делают историю.

Те же критерии простоты, добра и правды автор применяет для оценки вымышленных персонажей. Рисуя придворную аристократию (семью Курагиных, фрейлину Анну Павловну Шерер, карьеристов Друбецкого, Берга, многочисленных адъютантов), Толстой подчёркивает их безнравственность, лжепатриотизм. Они живут пустыми интересами, далёкими от истинной, по убеждению автора, жизни. Накануне Бородинского сражения, когда солдаты из полка князя Андрея готовятся победить или умереть, светские карьеристы «заняты только своими маленькими интересами. ...для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку» (3, 2, XXV). Патриотизм светского общества во время Отечественной войны проявляется в том, что дворянская знать не ездит во Французский театр и старается говорить по-русски.

Любимые герои Толстого воплощают его жизненный идеал. Князь Андрей и Пьер после долгих нравственных исканий приходят к одному и тому же выводу: надо жить для людей, по правде и совести. Это, однако, не означает отказ отличного мнения, от интенсивной умственной работы, характерной для обоих.

Итак, в «Войне и мире» отразились философские взгляды автора на мир и человека. Во времена Толстого история обычно представлялась как цепь деяний царей и полководцев, народ же на исторической арене не играл никакой роли, его предназначение — исполнять волю «великих людей». Подобный взгляд на историю наглядно отразился в русской и европейской батальной живописи: «...на первом плане огромный генерал сидит на лошади и машет каким-нибудь дрекольем; потом клубы пыли или дыма — не разберёшь; потом за клубами крошечные солдатики, поставленные на картину только для того, чтобы показать, как велик полководец и как малы в сравнении с ним нижние чины» (Д.И.Писарев).

Толстой, размышляя над историческим процессом, анализируя критические моменты русской истории, приходит к мысли, что народ — это не два-три карапузика на заднем плане батальной картины, народ — творец истории. Так писатель отказался от одной крайней точки зрения (история — деяния «великих людей»), но стал отстаивать другую крайность (история безлична): «Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, — были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору» (3, 1, I). Думается, что правильная точка зрения находится посредине между крайними — историю творит вся нация: и царь, и полководцы, и старшие и младшие офицеры, и простые солдаты, и партизаны, и мирные граждане — словом, все те, кто делает хоть что-нибудь полезное для общего дела, и даже те, кто противится общему делу. Иными словами, исторический процесс совершается по известной латинской пословице: умного судьба ведёт, а глупого — тащит.

Философская концепция в романе Толстого выражена не только в специальных отступлениях, не только в образах Наполеона и Кутузова, но и в каждом герое произведения, так как каждый образ так или иначе иллюстрирует идеи нравственной философии автора. Толстой, как и все русские писатели середины XIX века, пытался решить проблему положительного героя и искал его в дворянской среде. В современной ему русской жизни писатель не видел таких героев, но, обратившись к истории, он нашёл положительные образы — это дворяне 1812 года и 1825 года. Они обогнали своё время, их нравственный облик оказался ближе передовым русским людям 60-х годов XIX века, чем их современникам первой четверти XIX века.

Оценивая всех героев по одним и тем же моральным критериям (простота, добро, правда), Толстой привносит в исторический роман об Отечественной войне 1812 года общечеловеческий (философский) смысл, что делает произведение более глубоким по содержанию и позволяет назвать его эпопеей. Нравственный идеал писателя — это, вне всякого сомнения, народный идеал нравственной жизни. Отказ от эгоизма, тщеславия, праздности, стремление подняться до общечеловеческих интересов, возвысить свои чувства над обыденностью — вот к чему призывает Толстой в своём нравственном учении, представленном в «Войне и мире».

Может показаться странным, что автор самого знаменитого в истории челове-чества исторического романа не любил историю. Он всю жизнь отрицательно относился и к истории как к науке, находя ее ненужной и бессмысленной, и про-сто к истории как к прошлому, в котором видел непрекращающееся тор-жество зла, жестокости и насилия. Его внутренней задачей всегда было осво-бодиться от истории, выйти в сферу, где можно жить в настоящем. Толсто-го интересовало настоящее, текущий момент. Его главной моральной макси-мой в конце жизни было «Делай что должно, и будь что будет», то есть не ду-май ни о прошлом, ни о будущем, освободись от давления, которое имеют над то-бой память о прошлом и ожидание. В поздние годы жизни он с огромным удо-влетворением отмечал в дневнике ослабление памяти. Он переставал пом-нить собственную жизнь, и это его бесконечно радовало. Тяжесть прошлого пере-ставала над ним висеть, он чувствовал себя освобожденным, он восприни-мал уход памяти о прошлом (в данном случае — о личном прошлом) как осво-бож-де-ние от тяжкой ноши. Он писал:

«Как же не радоваться потере памяти? Все, что я в прошедшем вырабо-тал (хотя бы моя внутренняя работа в писаниях), всем этим я живу, поль-зуюсь, но самую работу — не помню. Удивительно. А между тем думаю, что эта радостная перемена у всех стариков: жизнь вся сосредо-тачивается в настоящем. Как хорошо!»

И это же был идеал жизни человека в истории — человечество, которое не пом-нит о том бесконечном зле, которое оно само над собой совершило, забыло его и не может думать о возмездии.

При таком отношении к прошлому чрезвычайно интересно, каким образом и как Толстой оказался на территории исторической прозы. Кроме «Войны и ми-ра» у него было еще несколько исторических замыслов, которые остались незавершенными и нереализованными. Первые отрицательные отзывы об ис-то-рии как науке появляются у него уже с университетских лет, в Казан-ском университете, который он, как известно, не окончил. Толстой всегда там бле-стяще успевал в языках, а история ему не давалась. И его дневники фикси-руют непонимание, зачем его заставляют сдавать эти странные дисциплины: у него не получалось, он не мог запомнить цифры и даты и тому подобное.

И при своем этом в общем глубоко негативном отношении к истории он начи-нает с рассказа о себе, с «Детства», с рассказа о собственном прошлом. Толстой описывает детство глазами ребенка. Это далеко не первое в истории мировой литературы произведение о детстве и воспоминание о детстве, но первая или одна из первых попыток реконструировать взгляд ребенка, писать из настоя-щего, когда взрослый человек описывает то, как он ребенком воспринимал свою жизнь. Это ход блистательный и неожиданный для того времени и с ху-до-же-ственной точки зрения, и исходя из задачи, которую ставил перед собой Толстой. Но целью было описать идиллическое прошлое, а мир, который он опи-сывал, был основан на крепостном праве, и взрослый человек не мог не осознавать ужаса, зла и насилия, лежащего в основе той идиллической кар-тины, которую он воссоздает. Толстой создает образ мальчика, не видящего этого зла в силу своего возраста и способного воспринимать окружающий мир как идиллию. Автобиографичность «Детства» не стоит воспринимать слишком буквально: детство Толстого менее всего было идиллическим; оно было, види-мо, довольно ужасным, и характерно, что смерть матери, главное определяю-щее событие его детства, сдвинута с двух лет на одиннадцать. То есть в «Дет-стве» мать еще жива; главная катастрофа, утрата еще не пережиты. Толстой ребенком потерял сначала мать, а потом отца. Но то, с чем он входит в литера-туру, — это реконструкция опыта мгновенного переживания настоящего. Так же строятся «Севастопольские рассказы», потрясшие читателей и принес-шие Толстому славу самого знаменитого русского писателя. Это репортаж о чем-то происходящем прямо на глазах автора.

И Толстой медленно нащупывает пути к своему главному историческому рома-ну тоже из прямого журналистского репортажа. Как известно, «Война и мир» начинается с : первый подход к «Войне и миру» — это история ссыльных декабристов. То есть декабристы были амнистированы в 1856 году, и в 1856-м Толстой, как он утверждал, начинает писать этот роман — мы знаем, что сохранившиеся главы написаны в 1860 году, но первые подступы к этой теме он, вероятно, делал и раньше. Это еще живой исторический опыт, острая, немедленная, сегодняшняя рефлексия над людьми, его пережившими. Дека-бри-сты интересовали Толстого всегда. Описывая вернувшегося декабриста, он, по позднейшему признанию, принял решение сказать об опыте его ошибок и заблуждений, то есть о 1825 годе, о главном и решающем событии жизни ге-роя и русской истории первой половины XIX века. Начав говорить о 1825 годе, он должен был углубиться в корень этих событий — показать, откуда взялись люди 1825 года. А от описания побед русского оружия в 1812 году он ушел к 1805 году — к первым поражениям, из которых вырос 1812 год. То есть Тол-стой отодвигался, уходил от настоящего вглубь и вглубь, и так роман из совре-мен-ного стал историческим.

В то же время — и это очень существенно — по-настоящему историческим для самого автора роман не стал. Толстой говорил о своей книге как о произ-веде-нии, действие в котором должно было развиваться вплоть до эпохи его созда-ния, то есть его интересовала длящаяся жизнь. Он пытался воссоздать не отда-лен-ные исторические события, а сам ход времени. Первая часть романа была опубликована в журнале «Русский вестник» под заглавием «1805 год». Это, по-видимому, первое в истории мировой литературы произведение, в ко-тором хронологический маркер, номер года, вынесен в заглавие. (Роман Гюго «Девя-но-сто третий год» начал публиковаться девять лет спустя.) Но важно даже не это, а то, что название, обозначенное цифрой года, века, определением эпо-хи, обычно указывает на специфику исторического периода, который будет описываться. Это не сегодняшнее время, это 1793 год, золотой век, эпоха Воз-ро-ж-дения, то, что прошло и кончилось. Толстовский нарратив, толстовское повествование было устроено таким образом, что читателю с самого первого момента было известно, что оно пойдет дальше и название будет меняться. Центр, фокус переходил с изображения конкретного года на описание движе-ния времени как такового.

Как хорошо известно, Толстой набрасывал предисловия к «Войне и миру». В одном из них он сделал поразительное признание. «…Я знал, — пишет Тол-стой, — что никто никогда не скажет того, что я имел сказать. Не потому, что то, что я имел сказать, было очень важно для человечества, но потому, что изве-стные стороны жизни, ничтожные для других, только я один по особен-но-сти своего развития и характера… считал важным». И продолжал: «Я… боялся, что мое писанье не подойдет ни под какую форму…», а «необходимость описы-вать значительных лиц 12-го года заставит меня руководиться истори-ческими документами, а не истиной…» В этой поразительно интересной цитате стоит обратить внимание на два обстоятельства. Во-первых, рассуждение о том, что, может быть, то, что я хочу сказать, и не имеет большого значения, но, кроме меня, этого никто не скажет, — это стандартный зачин любого нон-фикшен -повествования: я говорю о том, что лично видел, о собственном опыте, инте-ресном именно своей уникальностью. Толстой приписывает уникальность лич-ного опыта художественному произведению. Это само по себе очень необыч-ный ход. Во вторых, отметим экстравагантное противопоставление: «не исто-ри-че-скими документами, а истиной». Откуда автор знает истину, если не из исторических документов? То есть оба эти парадоксальных риторических хода совершенно недвусмысленно указывают на то, что это прошлое, описы-вае-мое с 1805 по 1820 год, в котором происходит эпилог, доступно Толстому в живом переживании, это его личный индивидуальный опыт.

Толстой родился в 1828 году, через 16 лет после войны 1812 года, через 23 года после начала романа, через 8 лет после того, как происходит действие в эпило-ге. Между тем люди, которые читают «Войну и мир», все время говорят об эф-фекте погружения в историческую реальность. Какими художественными сред---ствами достигался этот эффект? Здесь есть несколько существенных мо-ментов, на которые я хотел бы обратить внимание, очень важных для отно-шения Толстого к истории вообще. Одно из этих обстоятельств — это превра-щение истории страны, национальной истории в семейную. Болконские и Вол-конские: переделывается одна буква — и мы получаем род Толстого со стороны матери. Фамилия Ростовы отличается от семейной чуть больше, но если мы по---роемся в черновиках, первоначально эти герои носили фамилию Толсто-вы, потом — Простовы, но фамилия Простов, вероятно, слишком напоминала моралистические комедии XVIII века, в результате буква «п» отпала — появи-лись Ростовы. Да, простой гусар Николай Ростов мало похож на либерального аристократа — отца Толстого, а образованная, светская и знавшая много языков Мария Николаевна Волконская — на набожную, погруженную в религиозную проблематику княжну Марью. Но дело в читательском ощущении того, что перед нами — семейная хроника.

Но линия Николая Ростова и княжны Марьи все-таки побочная в романе. Интереснее то, как достигается этот эффект на магистральной линии. Мы зна-ем, что оба знаменитых романа Толстого — и «Война и мир», и «Анна Карени-на» — построены на противопоставлении грубоватого, искреннего, очень доб-рого, некрасивого, закомплексованного, невротичного человека и идеального образа прекрасного аристократа. Это то, как Толстой видел себя, и его идеали-зированное представление о том, каким он должен был быть. Он дает два своих альтер эго, расщепляя его между героями. Это личная исто-рия автора, кото-рую он только проецирует в историческое прошлое. Каждый из персонажей и «Войны и мира», и «Анны Карениной» (и Вронский, и Левин, и князь Андрей, и Пьер) — это душевная история Толстого, и в обоих случаях это история со-пер-ничества за женщину, это история любви. И первоначально героиня влюб-ляется в аристократа, а потом находит свое подлинное «я», себя и свое будущее в любви к тому человеку, который является в данном случае проекцией биогра-фического Толстого.

То, что Левин — автобиографический персонаж и проекция личности Толстого, общеизвестно, но и про Пьера это можно говорить с такой же степенью опреде-ленности. И интересно, что, хотя действие романа происходит в начале XIX ве-ка, собственно говоря, вся история Наташи Ростовой — это описание in real time разнообразных любовных переживаний свояченицы Толстого Татьяны Андреевны Берс, в замужестве Кузминской: ее история увлечения Анатолем Шостаком — Толстой даже не потрудился изменить его имя — и потом история ее романа с братом Толстого Сергеем. (Татьяна Берс умоляла Толстого не пи-сать об обстоятельствах ее личной жизни, говоря, что на ней никто не женится, если Толстой ее опишет, но на Льва Николаевича это не произвело ни малей-ше-го впечатления.) Причем роман был начат, когда многие описанные в нем события еще не произошли: Толстой описывал их «по мере поступления». По сви-детельству сына Толстого Ильи Львовича, Толстой был влюблен в свою свояченицу (платонически, конечно, но Софья Андреевна сильно ревновала мужа к сестре) и описывал историю их сложных отношений. История ста-но-вле-ния личности его и любимой героини, которая происходила прямо на гла-зах и в душе и воображении автора, выплескивалась на страницы исто-ри-че-ского романа. То есть время объединяется, прессуется, складывается, на-стоя-щее проеци-руется в прошлое, и они оказываются нераздельны. Это единый комп-лекс прямо переживаемого настоящего, поданный как реальность прошлого.

Есть и еще один, не менее значимый прием. В эпилоге «Войны и мира» мы име-ем дело с конвенциональным, совершенно обычным финалом исто-рического романа. Чем кончаются романы? Свадьбами. «Война и мир» кон-чается двумя свадьбами. Причем Толстой говорил, что свадьба — это неудач-ный финал для романа, потому что жизнь не кончается свадьбой, она продол-жается дальше. Тем не менее его роман кончается двумя свадьбами, и, как по-ложено в романическом эпилоге, мы видим, как герои живут счастливо. Во-преки тому, что написано в первой фразе «Анны Карениной», мы видим две счастливые семьи, которые счастливы совершенно по-разному. Но тем не ме-нее, наблюдая за счастьем Пьера и Наташи, мы точно знаем, что с ними будет дальше. Герои не владеют своим собственным будущим. Наташа говорит Пье-ру: мол, если бы он никогда не уезжал! Она не знает, что через короткое время ее мужа отправят в ссылку, ей придется ехать за ним и так далее. Но читатель это уже знает. История вроде бы остановилась, для героев ее нет, но изображе-ние этого семейного счастья исполнено глубочайшей иронии, заключенной в динамике времени. Наташа спрашивает мужа, зная, что главным человеком для него был Платон Каратаев: что бы тот сказал про то, чем Пьер сейчас зани-мается, про вступление в тайное общество? И Пьер говорит: «Нет, не одоб-рил бы… Что он одобрил бы — это нашу семейную жизнь». Но тем не менее он готов пожертвовать семейной жизнью ради политических химер и погубить свою семью, детей, которых он так любит, жену ради абстрактных неосуще-стви-мых идеалов.

Но разница между Пьером и Николаем… В их споре, как всегда, прав неинтел-лектуал Николай (Толстой не любил интеллектуалов, хотя сам им был), а не ин-тел-лектуал Пьер. Но Пьер оказывается человеком историческим: он вхо-дит в историю через 1825 год, он становится действующим лицом боль-шой истории. Толстой как бы одновременно пишет исторический роман о 1812 го-де (сегодня мы знаем о войне 1812 года и представляем ее по образу, созданному Толстым; он навязал нам свою модель 1812 года, причем не только русскому, но и мировому читателю), но, с другой стороны, речь идет об описа-нии его собственной семьи, его собственных переживаний на текущий момент. И именно этого сочетания не хватало другим важным историческим замыслам Толстого.

На что еще следует обратить внимание: при всей уникальности опыта Толстого он был человеком своего времени. Время, когда начинается роман о декабри-стах, — это 1860 год. В 1859 году выходят две самые главные книги XIX века — «Происхождение видов путем естественного отбора» Дарвина и «К критике по-ли-тической экономии» Маркса. С точки зрения авторов этих двух книг, исто-рия движима колоссальными безличными силами. История биологическая, эволюция человечества или история экономических формаций — это процесс, в котором отдельный человек не имеет значения и роли. Как начинаются обе эти книги? Я приведу короткие цитаты из предисловия к «Политической эко-номии» и из предисловия к «Происхождению видов». Что пишет Маркс? «Моим специальным предметом была юриспруденция, которую, однако, я изу-чал лишь как подчиненную дисциплину наряду с философией и историей. В 1842-1843 годах мне как редактору Rheinische Zeitung пришлось впервые высказываться о так называемых материальных интересах…», «Первая работа, которую я предпринял для разрешения обуревавших меня сомнений, был кри-тический разбор гегелевской философии права…», «Начатое мною в Париже изучение этой последней я продолжал в Брюсселе…», «Фридрих Энгельс, с ко-то-рым я со времени появления его гениальных набросков к критике экономи-ческих категорий… поддерживал постоянный письменный обмен мнениями, пришел другим путем к тому же результату, что и я; и когда весной 1845 года он также поселился в Брюсселе, мы решили сообща разработать наши взгля-ды…» — и так далее.

Рассказ о смене экономических формаций начинается с того, что автор себя вписывает в историю, это его личная история, становление его мировоззрения есть часть истории. Как начинается «Происхождение видов» Дарвина? «Путе-шествуя на корабле Ее Величества «Бигль» в качестве натуралиста, я был по-ражен некоторыми фактами в области распространения органических существ в Южной Америке и геологических отношений между прежними и современ-ными обитателями этого континента», «По возвращении домой я в 1837 году пришел к мысли, что, может быть, что-нибудь можно сделать для разрешения этого вопроса путем терпеливого собирания и обдумывания всякого рода фак-тов…», «…Этот набросок я расширил в 1844 году в общий очерк…» — и так далее.

То есть авторы рассказывают историю видов или историю экономических фор-маций, вписывая туда свою собственную личную историю — как они пришли к пониманию своих тем, что с ними при этом происходило и так далее. Так же и Толстой в историю 1812 года вписывает свою собственную историю, потому что история общества, экономической формации, биологического вида — это и есть история человека. Мы познаем историю, двигаясь от себя в глубь време-ни, из современного положения мы идем обратно, разматывая этот клубок. Это и есть толстовская философия истории — как она изложена в «Войне и мире». Отсюда у него и доступ к прошлому: через себя Толстой узнаёт, как было на са-мом деле. Не из исторических документов, которые он, конечно, изучал в выс-шей степени внимательно, но они лишь пособие, важное для точности деталей и так далее. А главное он узнаёт, разматывая обратно текущий момент. Так про-исходит восстановление прошлого.

Толстого чрезвычайно волновала проблема распадения русского народа на чуж--дые друг другу европеизированное дворянство и крестьянскую массу. Он очень много об этом думал и, написав о проявлениях этого распадения в «Вой-не и мире», обращается к эпохе, когда это распадение происходит, — ко времени Петра I. Следующий его замысел — это роман о Петровской эпохе, когда начинается европеизация русской элиты, создающая непреодолимый раскол в обществе между образованным и необразованным сословиями. Через какое-то время он бросает этот замысел, он ему не дается.

Как написала Софья Андреевна Толстая свой сестре Татьяне Андреевне Кузмин-ской (она читала первые наброски), герои есть, они одеты, расставлены, но не ды--шат. Она сказала: ну, может, еще задышат. Софья Андреевна хорошо раз-биралась в том, что пишет ее муж. Она чувствовала: не хватало дыхания. Толстой там тоже хотел вписать свою семью, только по отцовской линии: граф Толстой получил графство от Петра I и так далее, он должен был действовать в романе. Но первый кризис работы над романом был связан с тем, что Толстой так и не смог вообразить себя в этой эпохе. Ему трудно было Петровскую эпоху представить как свое собственное личное прошлое. Ему трудно было вжиться в переживания людей того времени. У него хватало художественного воображе-ния, но он не видел себя живущим среди людей того времени так, как он видел себя среди героев «Войны и мира». Другой замысел был — вывести, показать встречу ссыльных декабристов и крестьян в Сибири; вывести, так сказать, ге-роев и персонажей из истории в географию, но он тоже к этому времени поте-рял интерес к жизни высшего сословия.

Интересно, что, напряженно обдумывая два исторических романа, Толстой начинает писать и углубляется в роман, действие которого опять происходит прямо сейчас, в текущем времени. В 1873 году он начинает работу над «Анной Карениной», действие которой начинается в 1872 году. Писание идет медленно, и по ходу работы Толстой опять реагирует на события, происходящие на его гла-зах: гастроли иностранных театров, придворные интриги — и главное, ко-нечно, начало Русско-турецкой войны, которое определяет судьбы героев. В кон---це романа Вронский уезжает на войну, но она еще не началась, когда ро-ман был начат. То есть, развиваясь и двигаясь, роман всасывает текущую боль-шую историю в себя, меняясь под ее воздействием. Толстой работает в этом же диапазоне переключения режимов между любовным романом, исто-рией адюль--тера, историей семьи и журналистской реакцией на текущие исто-риче-ские события. Застывая, они становятся историей; репортаж превращается в роман.

Уже после духовного кризиса Толстого конца 1870-х годов у него окончательно вызревает уже ранее сформировавшееся представление о том, что история как таковая есть только документация зла и насилия, которое одни люди творят над другими. В 1870 году, еще между «Войной и миром» и «Анной Карениной», он читает, в частности, для своего романа о Петре историю допетровской Рос-сии как ее описывал Сергей Михайлович Соловьев, великий русский историк. И Толстой пишет:

«Кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (толь-ко об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал пар-чи, сукна, платья, камки, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дво-ры, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих людей единого корня? <…> Народ живет, и в числе отправлений народной жиз-ни есть необходимость людей разоряющих, грабящих, роскошествую-щих и куражащихся. И это правители несчастные, долженствующие отречься от всего человеческого».

Идея романа о Петре I на время преобразуется у Толстого в идею романа, кото-рый должен называться «Сто лет». Он хотел описать столетнюю историю Рос-сии от Петра I до Александра I на протяжении ста лет — то, что происходит в крестьянской избе, и то, что происходит во дворце. И параллельно он продол-жал обдумывать роман о декабристах в Сибири, что вместе с уже написанными «Войной и миром» и «Анной Карениной» складывалось в картину монумен-таль--ной тетралогии, которая бы описывала всю историю России от петров-ско-го времени и до того момента, когда Толстой жил. Все царствования, два столетия русской истории. Тем не менее замысел «Ста лет» переживает кризис, потому что одно дело — писать национальную историю, а другое дело — писать исто-рию гангстерской шайки. К 1880-м годам Толстой приходит к выводу, что лю-бое правительство и любой правящий класс есть просто банда, а народ, люди, реально создающие эти ценности, живут вне истории, там реальной истории не происходит, там нечего рассказывать вот в таком сложном нарративе. И эта связь между дворцом и крестьянской избой рассыпается, не держится.

И Толстой постепенно на долгое время отходит от исторических замыслов. Последний его замысел такого рода — это замысел романа об Алек-сандре I «Посмертные записки старца Федора Кузьмича» (он возникает раньше, но Тол-стой к нему возвращается в 1905 году). Это легенда про то, как Александр I не умер в 1825 году, а бежал из дворца, стал жить в Сибири на заимке в каче-стве старца Федора Кузьмича. И Толстой, как вспоминал великий князь Нико-лай Михайлович, говорил, что его интересует душа Александра I — «ориги-наль-ная, сложная и двуличная, и если он действительно кончил свою жизнь от-шель-ником, то искупление, вероятно, было полное». Что здесь интересно: это исторический роман, но сутью этого романа является выход человека из исто-рии. Александр I отказывается, по Толстому, по замыслу романа, от соб-ствен-ной историчности. Он уходит жить в пространство, где истории нет. Его жизнь старцем, где есть общение с Богом, и есть искупление за его грехи как им--пера-тора. Потом, прочитав книгу Николая Михайловича об Александ-ре I, Толстой убедился, что это легенда, что этого не было. И первоначально он говорил, что «пускай исторически доказана невозможность соединения лич-ности Алек-сан-д-ра и Кузьмича, легенда остается во всей своей красоте и истин-ности. Я начал было писать на эту тему… но едва ли удосужусь про-дол-жать — некогда, надо укладываться к предстоящему переходу [к смерти]. А очень жалею. Преле-стный образ». Ну, отчасти было некогда, но отчасти, ви-димо, все-таки ему труд-но было заставить себя писать историческое произве-дение, когда он пере-стал верить в истинность того, что он описывает. Просто написать о легенде было трудно. А идея выхода из истории, преодоления исто-ричности, ухода в пространство, где истории нет, продолжала его волновать до последнего дня жизни.

В общей концепции романа мир отрицает войну, потому что содержание и потребность мира – труд и счастье, свободное, естественное и потому радостное проявление личности, а содержание и потребность войны – разобщение людей, разрушение, смерть и горе. Ужас смерти сотен людей на плотине Аугеста (во время отступления русской армии после Аустерлица) потрясает тем более, что Толстой сравнивает этот ужас с видом той же плотины в другое время – когда здесь «столько лет мирно сиживал в колпаке старичок-мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу» и «столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и уезжали по той же плотине, запыленные мукой, с белыми возами». Страшный итог Бородинского сражения рисуется в следующей картине: «Несколько десятков тысяч человек лежали мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах… на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского».

Он отказывается признать силой, руководящей историческим развитием человечества, какую бы то ни было «идею», а также желания или власть отдельных, пусть даже и «великих» исторических деятелей. «Есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами, – пишет Толстой. – Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскивания причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденное Земли». Перед историками Толстой ставит задачу «вместо отыскания причин… отыскание законов».

Само изображение правды войны – «в крови, в страданиях, в смерти», которое Толстой провозгласил своим художественным принципом еще в Севастопольских рассказах, исходит из народной точки зрения на сущность войны. Правителям народов Наполеону и Александру, равно как и всему высшему обществу, мало дела до этих страданий. Они либо не видят в страданиях ничего ненормального – как Наполеон, – либо с брезгливо-болезненной миной отворачиваются от них – как Александр от раненого солдата.

С овременная школа ориентирована на реализацию индивидуального подхода к учащемуся. Установка на личностно-ориентированное обучение стала общим местом в разговоре о путях развития российского образования. Способы воплощения этого принципа разнообразны: это и новейшие технологии, и конкретные организационные формы (лекционно-семинарская система, лекции на поток, групповые занятия по выбору).

Образовательная модель востоковедческого лицея № 1535 города Москвы включает лекционно-семинарскую систему занятий для профильных предметов. Учитывая специфику обучения детей в школе, она не повторяет вузовскую форму. Урок со всем классом (лекция) строится по традиционной школьной методике, а семинарские занятия предполагают организацию работы в небольшой группе (половина класса).

Известно, что семинар – это вид учебных занятий, на которых проходит обсуждение учащимися под руководством преподавателя подготовленных ими сообщений и докладов. Однако это общее определение не отражает своеобразия семинарского занятия школьного типа, содержание которого может быть весьма разнообразным: зачёт по теме или блоку тем, опрос учащихся по изученному материалу. В ряде случаев семинар может предварять лекцию, если в лабораторных условиях с опережением исследуются некоторые аспекты поставленной проблемы. В последнее время в практику лицея вводятся семинары в форме деловой игры с элементами драматизации, с использованием методик проведения урока-дискуссии.

Отрабатывая эти новые формы, педагоги лицея не могут не учитывать специфики гуманитарных знаний: большой объём фактического материала, линейные способы изложения. Как показала практика, изучаемый материал часто преподносится в недостаточно структурированном виде. Это отражается и в способе изложения, который принят в учебниках, и в работе учителя на уроке.

Научить логично выстраивать ответ под определённую тему, создавать свою целостную концепцию изложения изученного материала – вот одна из важнейших задач обучения, стоящая перед учителями лицея, в том числе и перед учителем литературы. Однако решить её можно, только специально работая над методикой, выделяя особое время на формирование этого навыка. Размышления о возможностях семинарской формы занятия позволяют выйти на решение указанных проблем.

Цель этой статьи – познакомить читателя с наработанной в лицее методикой на конкретном примере: семинар по теме «Философия истории в романе Л.Н. Толстого “Война и мир”». Предлагаемая тема урока – наиболее сложная в системе уроков по творчеству Л.Н. Толстого. Она предполагает не только хорошее знание текста романа-эпопеи, но и высокий уровень обобщения изученного.

Представленный вариант рассмотрения этой темы ни в коем случае не претендует на исчерпывающее исследование проблемы. Система философских воззрений Толстого, воплощённая в романе «Война и мир», столь глубока и многогранна, что не представляется возможным рассмотрение её в деталях на одном школьном семинаре.

Оставляя за рамками изучения многие пласты романа, остановимся на наиболее очевидных аспектах анализа этой темы так, как она сложилась в практике школьного преподавания.

Предложенный вариант семинарского занятия, как нам кажется, может помочь учащимся глубже понять философскую концепцию Толстого, особенности его поэтики. Проведение семинара, цель которого – обучение умению структурировать ответ, работа сложная. На таком занятии необходимо сохранить и традиционную для уроков литературы установку на творческую активность учащихся, и, постигая произведение в ракурсе проблем, решать задачу структурирования полученных знаний.

Прежде чем приступить к подготовке школьного семинара, необходимо помнить об особенностях этой учебной формы. На таком уроке учитель должен соблюдать принцип посильности задания, дать установку на максимальную активность. В содержательной части семинара должны присутствовать как устоявшиеся точки зрения, так и самостоятельно выработанные учащимися в результате исследовательской поисковой деятельности.

К уроку учитель составляет перечень опорных положений, выводящих на историко-философскую концепцию Л.Н. Толстого. На развёрнутых листах печатаются вопросы с разрядкой так, как это делается в получивших распространение рабочих тетрадях (материалы перед уроком раздаются учащимся). На семинаре по мере обсуждения проблем ребята заполняют свои рабочие листы ответами на поставленные вопросы, а учитель фиксирует логику и содержание ответов на доске в виде опорного конспекта. Оговорим, что семинар делится на две подгруппы, каждая из которых получает одинаковое задание (рабочие листы). В каждой группе выбираются “докладчик” и два “стенографиста”. (Один “стенографист” ведёт запись ответов для выступающего, другой – для передачи информации учителю. Рабочий лист необходим преподавателю при выставлении оценок.) После организационного момента группам даётся 15 минут на поиск ответов и их краткую запись в рабочих листах. По истечении отведённого времени “докладчик” одной из групп берёт слово, второй выступающий имеет право дополнить те ответы, которые, по мнению его группы, не являются исчерпывающими. Напомним, что роль учителя заключается в фиксации основных положений на доске в форме опорного конспекта. Учащиеся же делают подобную работу на второй части своего листа.

И тоги семинара подводятся на следующем уроке после просмотра учителем сданных ему рабочих листов. Это позволяет оценить ход работы всей группы, вклад каждого участника семинара.

Следует сделать несколько замечаний по работе группы в период обсуждения ответов на поставленные вопросы. Учащиеся в течение отведённого им времени должны сформулировать тезисы и подобрать к ним примеры из текста. При этом учитель в случае необходимости создаёт более ясную мотивацию деятельности школьников, предупреждает участников семинара о том, что ответ будет более ценным, если в процессе обсуждения члены семинарской группы обнаружат новые грани проблемы и сумеют обосновать это конкретными фактами текста романа. Приведём один пример этой потенциальной возможности. Л.Н. Толстой, объясняя закономерности исторического процесса, создал метафору: “роевое” движение масс. Учащиеся могут выйти на такие аспекты проблемы: народ как основа национального единства и народ как агрессивная толпа, лишённая духовности.

Многолетняя лицейская практика показала целесообразность проведения такого семинара перед лекцией учителя. Активное освоение сложнейшего философского пласта романа на семинаре позволяет учащимся лучше воспринимать теоретический материал следующего урока.

Предложенный опыт не является конкретным рецептом, а лишь указывает на возможные пути развития современного урока. Известно, что школа сегодня должна реализовывать деятельностный подход, стимулировать самостоятельность освоения изучаемого материала, формировать творческую личность, при этом не упуская работу над культурой мышления.

Лекционно-семинарская система, которая отработана в лицее № 1535, позволяет уточнить реальные подходы к осуществлению указанных задач.

Материалы к семинару

1. Почему Л.Н. Толстой дорожил антитезой “война” и “мир”, вынеся её в заглавие романа?

Мир человеческой жизни представлен в романе-эпопее Л.Н. Толстого в сложном переплетении и взаимодействии картин войны и мира, созидания и разрушения, гармонии и дисгармонии в самых разных проявлениях. Многозначность слов “война” и “мир” позволяет утверждать, что они являются не только темой романа, но и его художественной идеей. Гармония человеческих отношений противопоставлена в романе всякой разрушительной борьбе. Причём это не только военные эпизоды (Шенграбен, Аустерлиц, Бородино), но и связанные с ними по ассоциации картины мирной жизни, где есть место эгоистическому расчёту, корысти, вражде (борьба за мозаиковый портфель, стремление Элен выйти замуж за Пьера, фальшь светских отношений в салоне А.П. Шерер, карьеризм Друбецкого, Несвицкого, Жеркова и других). На противоположном полюсе – любовь и взаимопонимание (семья Ростовых), верность дворянскому долгу, уважение друг к другу (Болконские), стремление к обретению истины (эпизод спора на пароме в Богучарове) и другие. По мнению Л.Н. Толстого, движение жизни обусловлено противостоянием и противоборством двух полярных начал бытия.

2. В чём смысл человеческой жизни?

В поиске человеком своего предназначения, в обретении того дела, где наиболее полно и гармонично раскроется его личность, – смысл земного существования. Все любимые герои Толстого находятся в состоянии духовных исканий.

По мысли писателя-философа, гражданское назначение женщины – быть матерью, в сфере семейных отношений являться духовной опорой супругу, чьи нравственные усилия закономерно направлены на совершенствование общественных отношений и духовный поиск.

3. Почему писатель уделяет особое внимание семье и внутрисемейным отношениям?

Семья в системе философских воззрений Толстого является основой жизни, её нравственной почвой. Подтверждением тому может служить подробный рассказ о семье Ростовых, представители которой близки к идеалу Толстого, мудры, по мысли А.А. Фета, “умом сердца”. Непротиворечиво противопоставлена ей семья Болконских, членам которой присущи иные качества личности: они, скорее, живут “умом ума”. В эпилоге романа-эпопеи показана идеальная семья Наташи и Пьера, воспитывающая сына А.Болконского. Под крышей лысогорского дома Николенька имеет возможность взять лучшее от “породы” Ростовых и Болконских, а через Пьера постичь мудрость Платона Каратаева.

4. Почему земная жизнь представлена у Толстого как движение двух неравных потоков?

В представлении Л.Н. Толстого исторический процесс есть движение двух неравных потоков, один из которых – “жизнь историческая” (основные вехи эпохи и исторические деятели), второй поток – “жизнь человеческая”, то есть жизнь народа, слагающаяся из конкретных частных судеб.

5. Почему Толстой утверждает приоритет “человеческой жизни” над “жизнью исторической”?

По мысли Толстого, исторический процесс – движение “роевой истории”, то есть движение всякого исторического события возможно лишь тогда, когда совпадают усилия воль всех людей, всего народа. “При этом настоящая жизнь людей со своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха... любви, дружбы, ненависти... идёт, как и всегда, независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне возможных преобразований”. Вопреки утверждению примата исторического над частным, автор романа «Война и мир» смотрит на историю снизу вверх, показывая, что повседневная жизнь обычных простых людей шире и богаче. Она первооснова, из которой вырастает жизнь историческая. Один из ярких эпизодов, подтверждающих выдвинутый тезис, – незамысловатый разговор кучера и повара Кутузова (“Тит, ступай молотить”), данный на фоне сражения трёх императоров, в котором рухнули тщеславные надежды Александра I, погибли 20 тысяч солдат, из массы юношей-кавалергардов осталось только 18 человек. По мысли Толстого, какими бы крупными ни были взлёты и падения правителей, народ остаётся бессмертным, а жизнь человеческая – вечной.

6. Каково соотношение “роя” и личности, единого и целого в системе философских воззрений Л.Н. Толстого?

У Толстого народ (“рой”) – чуткий организм, стихийно и бессознательно откликающийся на внешние события. Так, партизанская война дана как типичный пример, раскрывающий характер действий “роя”. Самые разные люди объединились в общем порыве ненависти к врагу (дьячок, старостиха Василиса, Петя Ростов, Долохов, Денисов). Народ у Толстого – основа единства “роевой” жизни, к единению с которым стремится лучшая часть дворянства (Андрей Болконский, Пьер Безухов). “Они тверды, спокойны и они просты. Они не говорят, но делают” – такими видит Пьер русских солдат на бородинском поле.

Если исторический процесс – сумма усилий каждого, то воля одного человека, будь то Наполеон Бонапарт или Александр I, не может влиять на течение событий. Призвание великого человека – прислушиваться к “коллективному субъекту” истории. Эта идея Толстого воплощена в образе великого русского полководца Кутузова.

7. В чём неоднозначность взглядов Л.Н. Толстого на народ, проявившаяся в романе?

В эпопее народ представлен в двух ракурсах. В первом народ изображён как единство, объединённое нравственными традициями (“мир”). Это наиболее ярко проявилось в “скрытой теплоте патриотизма”. Во втором ракурсе народ показан как толпа, лишённая “простоты, добра и правды” (бунт в Богучарове, расправа над Верещагиным). Такой агрессивной массе нужен в качестве предводителя “человек без убеждений, без привычек”.

8. Какую роль в движении истории играет “фатум”? В чём противоречивость суждений Толстого о предопределённости человеческого бытия?

Л.Н. Толстой возводит в романе-эпопее стихийность и бессознательность жизни народа в закон жизни и утверждает их в качестве лучших черт национального характера. Так, в обрисовке партизанской войны 1812 года акцент сделан на стихийность организации первых партизанских отрядов. “Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии были истреблены казаками и мужиками... так же бессознательно, как собаки загрызают забеглую бешеную собаку”.

В описании действий лучших героев-военачальников (Багратиона, Кутузова) также внимание читателя обращено на их мудрую пассивность в важнейших сражениях, связанных с историческими судьбами страны и народа. Лишь они способны “...стать...проводниками высшего общего смысла истории. Таков Кутузов”. В образе главнокомандующего русской армии в войне 1812 года сконцентрированы все лучшие черты человека, по замыслу Толстого. Он воплощение “простоты, добра и правды”, а значит, и подлинного величия, так как сочетает в себе и государственный ум, и высокое полководческое искусство, и созерцательную мудрость и пассивность, вызванную знанием высшего замысла. Так противоречиво совместились в романе правда исторического факта и своеобразие представлений Толстого о влиянии “фатума” на закономерности движения истории. Именно Кутузов волею своей определяет место будущего генерального сражения, берёт на себя всю ответственность за дальнейший ход событий “роевой” истории, отдавая приказ об оставлении Москвы, но он же в романе “...ничего не предложит своего, ничему полезному не помешает”.

Другим подтверждением противоречивости взглядов Толстого на ход исторических событий является представление о русском национальном характере, которое сказалось в создании двух противоположных типов: воина, не ведающего сострадания (Г.Щербатый), и кроткого и милосердного типа (П.Каратаев).

Рабочий лист

(опорный конспект и вопросы)

Эпическая жанровая модель действительности сложно соответствует философии истории Толстого.

Главный вопрос историософии Толстого: кто творит историю? Русский писатель ведёт напряженную полемику с пост наполеоновской моделью истории (например, с философией Гегеля). Последняя предполагает, что история вершится исключительно выдающимися личностями, а остальные люди для них всего лишь материал, средство, инструмент; сама по себе безликая человеческая масса на историю не влияет. По мысли Толстого, историю вершит весь народ, что, в свою очередь, предполагает, что каждый (даже самый незаметный) человек своими поступками, решениями соучаствует в общей сумме человеческих действий, которая и формирует ход истории.

Вновь мы видим отказ от привычного разделения важного и неважного, автора "Войны и мира" интересуют и цари, и обычные люди, и война, и повседневная жизнь (толстовская философия истории действительно приходит к тем результатам, которые заданы жанровой моделью эпопеи).

С.Г. Бочаров предлагает буквально увидеть принцип участия каждого в истории - в самом сюжете романа. Учёный напоминает слова Толстого, что суть его концепции воплощена в судьбах героев, а философские отступления написаны для тех, кто не понял её по сюжету. Как же поражение 1805-1807 гг. или победа 1812 г. складывается (пусть косвенно, через общую сумму человеческих действий) из поступков героев?

В контексте 1805-1807 гг. Андрей уходит на войну, оставляя беременную жену; Пьер женится на Элен - мы знаем нравственную подоплёку и историю этого брака. В это время герои (заметим, лучшие люди своего времени) совершают такие поступки - значит, такова будет и сумма человеческих действий.

Здесь возможна ошибка, когда в поисках влияния героев на историю мы преувеличиваем значение таких сюжетных моментов, как, например, знаменитый эпизод, когда Болконский подхватил знамя и задержал отступление на Аустерлицком поле. Такие поступки тоже влияют на общий ход событий, но всё же нельзя отождествлять историю с такими узкими контекстами, как это делалось до Толстого. История вершится не только на полях сражения, не только при штабе военачальника или при дворе императора - столь же важна повседневная жизнь обыкновенных людей. И, может быть, для Толстого житейское измерение даже важнее, потому что ближе к нравственным основаниям человеческого бытия, а именно ими формируется характер движения истории.

Перед нами концепция истории, предполагающая максимальную степень ответственности человека за свои поступки. Наши решения в частной жизни касаются не только нас, они могут повлиять и на общий ход событий.

В 1812 г. герои совершают поступки, прямо противоположные контексту 1805-1807 гг.: Пьер, остаётся в Москве, чтобы совершить покушение на Наполеона (он всё еще думает, что история вершится именно так), вместо этого спасает девочку во время пожара; Наташа для спасения раненых отдаёт подводы, предназначенные для вывоза имущества Ростовых. Общая сумма, т.е. логика истории будет соответствовать характеру слагаемых, поступков, совершаемых конкретными людьми.

Заметим, что герои при этом не думают, что они делают это во имя спасения Родины или борьбы с Наполеоном. Это тоже важный элемент историософии Толстого, потребовавший появления понятия "скрытая теплота патриотизма".

Нужно разрешить противоречие, образовавшееся на стыке разных выявленных нами моделей. Согласно философии Толстого, человек всегда влияет на историю; противопоставление героического и прозаического предполагает, что степень участия человека в истории разная. Это противоречие можно разрешить следующим образом: если в героическом мире человек формирует историю прямо, то в прозаическом - негативно, отрицательно, когда общий результат получается абсурдный, бесчеловечный, такой, которого не хотел никто.

Второй важнейший вопрос философии истории Толстого носит более специальный характер: как соотносятся свободная воля человека и Провидение (историческая необходимость). Такие события, как отечественная война, показывают не только роль человека в истории, но и присутствие высшей осмысленности, Божественного замысла. Что же доминирует? Ведь логически одно исключает другое: или человек делает свободный выбор, или всё предсказано Божественным замыслом.

У Толстого эти антиномии сопрягаются, действуют одновременно (мы говорили об этом в контексте примет эпического как о "двойной мотивировке" действий героя). Это можно объяснить моделью Бога у русского писателя. Высшая сила не является чем-то внешним, действующим из иной реальности, "сверху", она существует только в людях, проявляет себя через них ("Царство Божье внутри нас" - эта формула апостола Павла является определяющей для Толстого). Но Бог проявляется именно в общенародной сумме воль, не в одном человеке, а во всех сразу, и в этом смысле отдельный человек может "отколоться", пойти против его воли.

Нужно иметь в виду, что, критикуя наполеоновскую модель свободы, Толстой может утверждать, что свободы нет вообще, есть только необходимость (этим тезисом заканчивается эпилог, это, по сути, последнее утверждение в тексте романа). Нужно ли это понимать буквально, перечёркивая то, что мы выяснили в связи с ролью личностного выбора, свободного участия каждого в истории в рамках героического мира?

Нет места только наполеоновской вседозволенности, возможности делать всё, что вздумается. Толстой сравнивает логику истории с физической равнодействующей сил. Результат (сумма) будет чем-то средним, для каждого участника события он будет неожиданным, объективным, не будет соответствовать его личной цели и планам. Наполеоновская свобода невозможна, потому что человек живёт среди других людей.

Однако когда твоя воля, твои устремления совпадают с направлением всенародной воли, необходимости, Провидения, ты будешь добиваться своих целей, получать именно то, что хотел. Только в этом случае - на основе необходимости - человек может быть свободен. Именно так живёт Кутузов, который, по словам Андрея, может отказаться от своей воли, если она противоречит общему ходу событий: "Он понимает, что есть что-то сильнее и значительнее его воли, - это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной воли, направленной на другое". Здесь не идёт речь о безволии, пассивности Кутузова, как это нередко утверждается (Толстой полемизирует прямо на страницах романа с такой трактовкой характера русского полководца), напротив, это единственная подлинная форма свободной воли. Такое понимание свободы не совпадает с общеупотребительным, оно предполагает самоограничение, самодисциплину. Но кто свободнее: тот, кто может реализовать любой каприз, желание (наполеоновская модель), или тот, кто может жить в соответствии с сутью личности, не попадая под власть сиюминутных побуждений, случайных капризов?

Кутузов важен для Толстого не только как образец того, как нужно распоряжаться собственной волей, но и как по-настоящему (в противовес Наполеону) гениальный полководец. Он умеет воздействовать именно на сумму воль, "дух войска". Вспомним специфический характер полководческой деятельности Кутузова у Толстого: он практически никогда не отдаёт приказов сам (кроме одного очень важного исключения, когда он применил свою власть главнокомандующего и приказал оставить Москву). Он либо принимает (как в случае с партизанским отрядом Денисова), либо не принимает (как в случае с агрессивным преследованием отступающих французов) инициативы, которые идут снизу. По словам Толстого, во время Бородинской битвы Кутузов "не делал никаких распоряжений, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему". То, что соответствует общей воле, им поддерживается, то, что противоречит, - отсекается.